Неизлечим недуг
Душевный мой. Он
разрушает тело —
И быстро я, усильям вопреки,
Иду к концу. В страданье человек
Бывает слаб. Мне ведать тяжело,
Что все меня клянут… Услышать слово
Приветное я был бы рад…
Неточные совпадения
Клим Самгин подумал: упади она, и погибнут сотни людей из Охотного ряда, из Китай-города, с Ордынки и Арбата, замоскворецкие люди из пьес Островского. Еще большие сотни, в ужасе пред смертью, изувечат, передавят друг друга. Или какой-нибудь иной ужас взорвет это крепко спрессованное
тело, и тогда оно, разрушенное,
разрушит все вокруг, все здания, храмы, стены Кремля.
Иван. Дети, друзья мои! Здесь, окружая дорогое нам
тело умершего, пред лицом вечной тайны, которая скрыла от нас навсегда — навсегда… э-э… и принимая во внимание всепримиряющее значение её… я говорю о смерти, отбросим наши распри, ссоры, обнимемся, родные, и всё забудем! Мы — жертвы этого ужасного времени, дух его всё отравляет, всё
разрушает… Нам нужно всё забыть и помнить только, что семья — оплот, да…
Временный огонь токмо греховное
тело разрушает, душу же от вечного пламени спасает!..
Эти страдания не могут
разрушить воскресшее, прославленное и бессмертное
тело, в сущности они его даже не коснутся, образуя род темного облака поверх нетленной его красы.
Тело — враг твой, оно — темница твоей души, ломай ее,
разрушай, освобождай из нее свою душу…
Ее отзыв о нем, после первого посещения, как о «тряпице»,
разрушил часть ее идеала мужчины, сильного не только
телом, но и духом, способного подчинить ее своей железной воле, но внутренно, между тем, это польстило ей, с самого раннего детства не признававшей над собой чужой воли, чужой власти.
Так сидел он, широкоскулый, бледный, вдруг такой родной, такой близкий всем этим несчастным, галдевшим вкруг него. И в опустошенной, выжженной душе, и в разрушенном мире белым огнем расплавленной стали сверкала и светилась ярко одна его раскаленная воля. Еще слепая, еще бесцельная, она уже выгибалась жадно; и в чувстве безграничного могущества, способности все создать и все
разрушить, спокойно железнело его
тело.
— Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое
тело. Царствие Божие разрушится… Трижды
разрушу и трижды воздвигну его, — кричал он, всё возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел, так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся. Пош… пошел скорее! — крикнул он на кучера дрожащим голосом.